Вы здесь: Главная » Интересные статьи » Бессмертие любви

Бессмертие любви

Протопресвитер Александр Шмеман

Одна из самых трогательных, самых удивительных подробностей Евангелия — это участие женщин в страданиях Христа, их молчаливое присутствие у Креста и затем, уже после смерти Страдальца, их деятельная любовь, забота о погребении Его тела.

Там были, — пишет евангелист Матфей, — также и смотрели издали многие женщины, которые следовали за Иисусом из Галилеи, служа Ему; между ними были Мария Магдалина и Мария, мать Иакова и Иосии, и мать сынов Зеведеевых (Мф. 27:55–56). Про мужчин — про учеников Иисуса, про апостолов, сказано, что все они, оставив Его, бежали (Мф. 26:56). А вот женщины в этот час одиночества и страданий, богооставленности и тоски, про которую Сам Христос сказал: Душа Моя скорбит смертельно… (Мф. 26:38), — женщины оказываются верными, и только они, только их любовь и верность, жалость и сострадание ярким светом озаряют эту тьму всеобщего предательства, страха и зла.

Когда-то русский мыслитель В. В. Розанов упрекал Евангелие, да и все христианство, в чрезмерной «небесности», в том, что нет в нем никакого человеческого, земного тепла, что оно все уводит нас в какую-то запредельную высь, заставляет дышать ее разреженным воздухом и забыть о земном. Но вот через две недели после Пасхи празднует Церковь Воскресенье жен-мироносиц, посвященное такой человеческой, такой материнской любви к Христу и человеческому в Нем.

Как замечает евангелист, женщины эти не знали, что Христу подобает воскреснуть из мертвых. И значит, ничего не ждали, ни на что не надеялись, и со смертью на кресте Человека, Которого они так любили, для них оканчивалось все. Все, кроме любви и верности, и вот это и подчеркивается евангельским повествованием! И если имена жен-мироносиц увековечены в Евангелии, если каждый год в радостные пасхальные дни Церковь предлагает нам вглядеться в их образ, полюбоваться им, то это потому, что без простой человеческой любви и верности конкретному, неповторимому человеку нет и не может быть христианской любви и самого христианства.

Да, все христианство стоит или падает с нашей верностью или изменой этой заповеди о любви к ближнему. И не случайно великий ненавистник христианства Фридрих Ницше больше всего ненавидел в нем эту заповедь, предлагая заменить ее заповедью о «любви к дальнему» . И человечество, увы, пошло по пути этой «любви к дальнему» и во имя ее, во имя этого неизвестного, несуществующего «дальнего» осудило на страдания и смерть столько ближних! И неужели не ясно еще, что все вышедшие отсюда идеологии потому так ужасны, что всегда готовы живого, всем человеческим теплом дышащего человека принести в жертву абстрактному, еще не родившемуся «человеку будущего».

Идеологии знают «народы» и «расы», «классы» и «группы», но не знают людей. Нас с детских лет учат любить какого-то собирательного, мифического человека вообще. Евангелие же все время говорит о малых сих, и в ответ на вопрос Кто мой ближний? (Лк. 10: 29) указывает нам израненного, брошенного и лежащего у дороги человека, мимо которого один за другим с полным безучастием проходят носители всевозможных идеологий.

И в центре Евангелия как главное его содержание — не абстрактное учение, не мораль, не закон и не догмат, а живой Сын Человеческий — Иисус из Назарета Галилейского. И христианская вера есть прежде всего любовь к Нему, личная и живая, — такая, что и теперь, спустя столько столетий, пронзает нам душу при воспоминании о той ночи в Гефсиманском саду, о тех словах, которых ничто никогда не сможет вытравить из нашей памяти: Душа Моя скорбит смертельно…

И неужели не понимают все те, кто столетиями борются с религией в надежде ее искоренить, что все их рассуждения о возможности или невозможности согласовать религиозные верования с наукой, все их «философские», «научные» и иные доказательства бессильны? И бессильны потому, что разбиваются не о другое философское или научное мировоззрение, а о любовь. Ибо никакая философия и наука не смогли еще поколебать живой человеческой любви. «Не оставлю вас сиротами, приду к вам. И когда увижу вас, радости исполнится сердце ваше, и радости этой никто не отнимет у вас» (ср: Ин. 14:18; 16:22).

Радости любви нельзя отнять. Нельзя отнять потому, что она знает о Боге таким знанием, к которому, в сущности, ни наука, ни философия прибавить ничего не могут. Любящему достаточно видеть и обладать, и меньше всего нужно ему о своей любви философствовать. Ошибка и, прибавлю, бездонная глупость антирелигиозной пропаганды в том, что она до сих пор видит в христианстве систему идей, положений и предписаний. Но нет, все гораздо проще: христианство — это то горение сердца, о котором говорит Евангелие от Луки в рассказе о путниках на дороге в Эммаус. Вот шли они, и был вечер, и Кто-то приблизился и пошел рядом и говорил с ними, и они только одно потом могли сказать: Не горело ли в нас сердце наше?.. (Лк. 24:32). И что может вся наука, вся философия мiра против этого горения сердца?

В день жен-мироносиц мы вспоминаем и переживаем все это заново: горение сердца и любовь, верность и сострадание — все, что может быть направлено только на живое и неповторимое лицо человека, все, что по ту сторону обобщений, отвлеченностей и философий. Вспоминаем о том, что именно им, этим женщинам с их простой любовью первым дано было убедиться в бессмертии любви, означающей победу и над самой смертью. Их первых, пришедших рано утром ко гробу, встретил Иисус, Который сказал: Радуйтесь! (Мф. 28:9).

И этой радостью мы живем вот уже две тысячи лет. Забываем о ней, падаем, изменяем — но снова и снова возвращаемся к ней, и никто не отнимет ее у нас.